Я не псих,правда...
Просто потому,что обожаю этого паршивца...
вторник, 13 апреля 2010
Я не псих,правда...
-Хей,Врадлер...
-Что?
-А там... тепло?
-Конечно!Весна же.
-Хочу туда...
-Прости, у меня нет ни минуточки тебя выгулять...
-Ясно...я буду ждать...
-Что?
-А там... тепло?
-Конечно!Весна же.
-Хочу туда...
-Прости, у меня нет ни минуточки тебя выгулять...
-Ясно...я буду ждать...
суббота, 06 марта 2010
Я не псих,правда...
Надеюсь день пройдет хорошо.
четверг, 25 февраля 2010
Я не псих,правда...
Ну привет,мой долше-бернардо-нежданный друг....
вторник, 23 февраля 2010
Я не псих,правда...
Пора что-то делать с собой.Меня трясет от одной только мысли,что надо звонить.Звонить и говорит по телефону,даже если это в моих интересах.Но надо,черт возьми!Иначе я Бернарда просто не вызволю из доставочно-таможенного плена.Не могу понять,откуда у меня такая ненависть к телефонным разговорам,она так резко появилась,букально на ровном месте и теперь мозг бунтует уже на третьей минуте...Ладно,не важно.
воскресенье, 20 декабря 2009
Я не псих,правда...
Мне пришло заказное письмо Х_Х
Вот только от кого и откуда?Я ничего такого не ждала...никто мне никогда не писал.Что за фигня???
Сейчас лопну от любопытства...
Вот только от кого и откуда?Я ничего такого не ждала...никто мне никогда не писал.Что за фигня???
Сейчас лопну от любопытства...
суббота, 19 декабря 2009
Я не псих,правда...
Лейн у меня уже несколько месяцев,но отношения у нас весьма странные.Не то,чтоб мы вообще не подходили друг другу...Я-то его безумно люблю!Но он меня кажется не очень.Он личность,стопроцентная и крайне вредная,ничего не хочет о себе рассказывать!Я знаю только несколько вещей:
он любит фолк,он хочет посмотреть на звезды и он мужик.
Вот и все.
А ко мне отношение,как к собственности,как к предмету.Вообще должно быть наоборот! *негодует*
Я ему не интересна,но пусть кто-то попробует меня хоть пальцем тронуть,руку шарниром отхряпает нафиг.
На клабе упоминала как-то,хотелось понять,одна ли я такая,но после сообщения про троллей на главной заткнулась и уползла...
Лейн агрессивен в большинстве случаев.Это пугает,но...в момент,когда хочется спрятаться его взгляд смягчается.
Короче вот такой бессвязный поток впечатлений ...
Но я всеравно его люблю.
он любит фолк,он хочет посмотреть на звезды и он мужик.
Вот и все.
А ко мне отношение,как к собственности,как к предмету.Вообще должно быть наоборот! *негодует*
Я ему не интересна,но пусть кто-то попробует меня хоть пальцем тронуть,руку шарниром отхряпает нафиг.
На клабе упоминала как-то,хотелось понять,одна ли я такая,но после сообщения про троллей на главной заткнулась и уползла...
Лейн агрессивен в большинстве случаев.Это пугает,но...в момент,когда хочется спрятаться его взгляд смягчается.
Короче вот такой бессвязный поток впечатлений ...
Но я всеравно его люблю.
пятница, 21 августа 2009
Я не псих,правда...
Буду тут свои стихи и рассказы выкладывать
вторник, 10 февраля 2009
Я не псих,правда...
Муа-ха-ха!
суббота, 06 декабря 2008
Я не псих,правда...
Нужно дрльше переводить Поппи...
пятница, 06 июня 2008
Я не псих,правда...
Вниз сквозь ту часть вечера, которая ни ночь, ни день, большая черная птица наконец прилетает на старое кладбище в старом городе на реке. Такое длинное возвращение из тех мест, где ожидают мертвые, отмечая время, пока они не забыли, что есть время, пока не забыли себя и не осталось ничего, кроме надгробных камней и стареющих скелетов, на которых они показывают. Но даже они исчезнут со временем.
Ворона спускается через низкие, тонкие облака, которые задержались после послеполуденной грозы, исчезающее синее небо меняется на серое. Женщина, идущая по Улице Притания слышит скрипучий крик птицы, смотрит вверх, чтобы увидеть смачное пятно цвета черного дерева на летних сумерках, но пресекает себя и идет чуть быстрее мимо рушащихся стен Лафайеттского Первого Кладбища.
Маневрируя между ветвями магнолии, задевая за жесткие темные листья, похожие на оброненную чешую дракона, ворона следует инстинкту и долгу. Ни с чем, что можно было бы назвать мыслью, но с чем-то большим, чем просто чутьём птицы, ворона понимает непосредственную и неоспоримую задачу перед ней. Она понимает ужасные вещи, которые должны быть сделаны прежде, чем она сможет возвратиться к ясности ее отвратительной жизни.
И таким образом ворона находит небольшой мавзолей около центра кладбища. Бледный серый мрамор новый и отполированный, еще не взорванный солнцем дельты и яростными штормами Залива, скромный драгоценный камень приткнувшийся между этими древними, выдержанными соседями. Вокруг него - памятники, помещенные в течение больше чем ста пятидесяти душных лет, упавшие кресты и ангелы со сломанными крыльями, надписи, змеящиеся гладко как шелк. И затем этот новичок, когда-то шикарный и декадентский: могила, которая говорит о богатстве ее мертвых, но говорит также об их иначестии.
Ворона садится на сводчатую крышу, ее когти хватают скользкую бронзу акротерайона выше запечатанной двери. Акротерайон брошен в наклонной форме симпатичного молодого человека, руки связанны над его головой, лодыжки связанные также, а рот его крепко завязан. Голова наклонена,глаза закрыты в совершенной мольбе. Ворона перемещается нервно, нетерпеливо, от одного эбенового когтя до другого. Стоя на плече бронзового мальчика, где металл все еще на годы далёк от оставляющих штрихи стигмат ярь-медянки, она каркает еще раз: для себя, для тусклой неуверенности, которую она ощущает. После она сворачивает ее крылья, и возрождение начинается.
Большие повреждения трупа после смерти были сглажены стараниями патологов и гробовщиков. Поскольку этот человек умер насильственной смертью, было вскрытие трупа, органы удалялись, изучались, сваливались назад в их холодную колыбель мяса и кости. Припарка клея, чтобы запечатать веки и скрепить пальцы, закрытые, аккуратно сшитые губы, едкие химикаты нанесены или закачены в это запертое тело под вороной. Все эти вещи она должна уничтожить перед тем, как душа сможет вернуться, и птица несет знание задач в своем черепе, знает их теперь, как знает сладкий, сальный запах дорожного убийства на далёких милях летнего асфальта, как знает простую рутину своей жизни.
Тихая вспышка молнии далеко, у болот, куда ушёл шторм. Ворона мигает своими утомленными глазами и клюет разок бронзовую скульптуру. Звук проносится мягким эхом по кладбище вокруг нее. Там, где ее острый клюв ударил отполированный металл остается слабая царапина, и птица снова клюет в плечо бронзового мальчика.
Это создает звук, который она может чувствовать через свои ноги, звук, который отражается в пределах мраморных границ мавзолея, становясь громче в темных пространствах у стен, громче в самом новом гробу на его гранитной опоре, усиленной вместо того, чтоб притупляться, проходом через камень и сталь.
Избранный. Тем не менее, это волшебство, что Она прилетела для одного человека, и только для него. Тот, что спит около него, ничего не услышит, его неухоженное, собранное по кускам тело остается застывшим, безразличным к тому, что началось. Клюв-кинжал вороны ударяет акротерайон в третий и последний раз, и теперь в мавзолее, в самом новом гробу возникая какое-то движение.
Нить державшая тонкие губы мертвеца, свободно протаскивается, вытягивается через игольные порезы, и падает. Кьяноакрилэйт, который держит его веки закрытыми, который скрепляет его пальцы на груди, трескается и затем становится не больше, чем пылью. Хоть это просто, ворона всеравно дрожит, захваченная темнотой и необратимым процессом, который она начала.
Длинные разрезы в животе также отвергают свои стежки и начинают исцеляться, плоть связывается как будто на фотографии с временной ошибкой. Ворона вновь кричит, отдавая часть себя для ускорения восстановления тела под собой, жизнь преследует смерть. Даже разум птицы понимает неправильность этих действий, нарушение порядка который главнее и священнее, чем все религии человечества, но она беспомощна, чтобы отступить.
Она топчется на крыше мавзолея и чувствует, что ее жизнь позаимствовали, немного истощили для работы этого волшебства.
Есть пункты спасения, встроенные в ткань вселенной, бесспорные правила, которые привели ее сюда. Ворона не знает ни одного из них, но знает то, что должна двигаться, летя стремительно , высоко и далеко, прочь от этого бездушного места, где память обо лжи жизни укрепилась под тяжёлым камнем.
Еще больше путаницы стежков, и тело истекает не кровью, а едкой бальзамирующей жидкостью, молочными брызгами из отрытых артерий. Сердце ,грубо встревоженное и возвращенное к жизни, прокачивает чужеродную жидкость по высушенным венам, и на сей раз ворона не каркает, она кричит, от того, что тело под ней выбрасывает в гроб четыре галлона бальзамирующей жидкости. Пульсирующий поток от сонной артерии, от разреза в верхней руке и в паху. Пока кровеносная система не полностью пуста и очищена, сердце Лазаруса прокачивает только провонявший формальдегидом воздух.
Пока открытые артерии связываются, опять закрываясь, проворачивается очередной трюк, и ворона дрожит на высоте, больная и возможно умирающая; она верила бы, что умирает, если бы понимала смерть так. Кровь из генетической памяти о засоленных ячейках, вода от вина, льется от сердца, чтобы заполнить выжженные тропы артерий, вен, и капилляров. Ворона простирает свои крылья во внезапной панике и боли, черные перья против растущей ночи, как губы мертвеца. Ослабевшие легкие приподнимаются, затем расширяются и сокращаются, вытесняя более горькую жидкость прочь из покрасневших губ, борясь, извлекая драгоценное дыхание, первое за пять дней, откашливая, изрыгая смерть. Ворона вновь сворачивает крылья, причиняя себе боль, но эта часть сделана. По крайней мере, эта часть закончена.
Птица приседает на безупречную бронзовую жертву и слушает, ожидая того, что должно случиться потом. Далеко, у Озера Понт-чартрэйн с беспокойной воды цвета плохого кофе слышны нежные, но угрожающие раскаты грома.
Ворона спускается через низкие, тонкие облака, которые задержались после послеполуденной грозы, исчезающее синее небо меняется на серое. Женщина, идущая по Улице Притания слышит скрипучий крик птицы, смотрит вверх, чтобы увидеть смачное пятно цвета черного дерева на летних сумерках, но пресекает себя и идет чуть быстрее мимо рушащихся стен Лафайеттского Первого Кладбища.
Маневрируя между ветвями магнолии, задевая за жесткие темные листья, похожие на оброненную чешую дракона, ворона следует инстинкту и долгу. Ни с чем, что можно было бы назвать мыслью, но с чем-то большим, чем просто чутьём птицы, ворона понимает непосредственную и неоспоримую задачу перед ней. Она понимает ужасные вещи, которые должны быть сделаны прежде, чем она сможет возвратиться к ясности ее отвратительной жизни.
И таким образом ворона находит небольшой мавзолей около центра кладбища. Бледный серый мрамор новый и отполированный, еще не взорванный солнцем дельты и яростными штормами Залива, скромный драгоценный камень приткнувшийся между этими древними, выдержанными соседями. Вокруг него - памятники, помещенные в течение больше чем ста пятидесяти душных лет, упавшие кресты и ангелы со сломанными крыльями, надписи, змеящиеся гладко как шелк. И затем этот новичок, когда-то шикарный и декадентский: могила, которая говорит о богатстве ее мертвых, но говорит также об их иначестии.
Ворона садится на сводчатую крышу, ее когти хватают скользкую бронзу акротерайона выше запечатанной двери. Акротерайон брошен в наклонной форме симпатичного молодого человека, руки связанны над его головой, лодыжки связанные также, а рот его крепко завязан. Голова наклонена,глаза закрыты в совершенной мольбе. Ворона перемещается нервно, нетерпеливо, от одного эбенового когтя до другого. Стоя на плече бронзового мальчика, где металл все еще на годы далёк от оставляющих штрихи стигмат ярь-медянки, она каркает еще раз: для себя, для тусклой неуверенности, которую она ощущает. После она сворачивает ее крылья, и возрождение начинается.
Большие повреждения трупа после смерти были сглажены стараниями патологов и гробовщиков. Поскольку этот человек умер насильственной смертью, было вскрытие трупа, органы удалялись, изучались, сваливались назад в их холодную колыбель мяса и кости. Припарка клея, чтобы запечатать веки и скрепить пальцы, закрытые, аккуратно сшитые губы, едкие химикаты нанесены или закачены в это запертое тело под вороной. Все эти вещи она должна уничтожить перед тем, как душа сможет вернуться, и птица несет знание задач в своем черепе, знает их теперь, как знает сладкий, сальный запах дорожного убийства на далёких милях летнего асфальта, как знает простую рутину своей жизни.
Тихая вспышка молнии далеко, у болот, куда ушёл шторм. Ворона мигает своими утомленными глазами и клюет разок бронзовую скульптуру. Звук проносится мягким эхом по кладбище вокруг нее. Там, где ее острый клюв ударил отполированный металл остается слабая царапина, и птица снова клюет в плечо бронзового мальчика.
Это создает звук, который она может чувствовать через свои ноги, звук, который отражается в пределах мраморных границ мавзолея, становясь громче в темных пространствах у стен, громче в самом новом гробу на его гранитной опоре, усиленной вместо того, чтоб притупляться, проходом через камень и сталь.
Избранный. Тем не менее, это волшебство, что Она прилетела для одного человека, и только для него. Тот, что спит около него, ничего не услышит, его неухоженное, собранное по кускам тело остается застывшим, безразличным к тому, что началось. Клюв-кинжал вороны ударяет акротерайон в третий и последний раз, и теперь в мавзолее, в самом новом гробу возникая какое-то движение.
Нить державшая тонкие губы мертвеца, свободно протаскивается, вытягивается через игольные порезы, и падает. Кьяноакрилэйт, который держит его веки закрытыми, который скрепляет его пальцы на груди, трескается и затем становится не больше, чем пылью. Хоть это просто, ворона всеравно дрожит, захваченная темнотой и необратимым процессом, который она начала.
Длинные разрезы в животе также отвергают свои стежки и начинают исцеляться, плоть связывается как будто на фотографии с временной ошибкой. Ворона вновь кричит, отдавая часть себя для ускорения восстановления тела под собой, жизнь преследует смерть. Даже разум птицы понимает неправильность этих действий, нарушение порядка который главнее и священнее, чем все религии человечества, но она беспомощна, чтобы отступить.
Она топчется на крыше мавзолея и чувствует, что ее жизнь позаимствовали, немного истощили для работы этого волшебства.
Есть пункты спасения, встроенные в ткань вселенной, бесспорные правила, которые привели ее сюда. Ворона не знает ни одного из них, но знает то, что должна двигаться, летя стремительно , высоко и далеко, прочь от этого бездушного места, где память обо лжи жизни укрепилась под тяжёлым камнем.
Еще больше путаницы стежков, и тело истекает не кровью, а едкой бальзамирующей жидкостью, молочными брызгами из отрытых артерий. Сердце ,грубо встревоженное и возвращенное к жизни, прокачивает чужеродную жидкость по высушенным венам, и на сей раз ворона не каркает, она кричит, от того, что тело под ней выбрасывает в гроб четыре галлона бальзамирующей жидкости. Пульсирующий поток от сонной артерии, от разреза в верхней руке и в паху. Пока кровеносная система не полностью пуста и очищена, сердце Лазаруса прокачивает только провонявший формальдегидом воздух.
Пока открытые артерии связываются, опять закрываясь, проворачивается очередной трюк, и ворона дрожит на высоте, больная и возможно умирающая; она верила бы, что умирает, если бы понимала смерть так. Кровь из генетической памяти о засоленных ячейках, вода от вина, льется от сердца, чтобы заполнить выжженные тропы артерий, вен, и капилляров. Ворона простирает свои крылья во внезапной панике и боли, черные перья против растущей ночи, как губы мертвеца. Ослабевшие легкие приподнимаются, затем расширяются и сокращаются, вытесняя более горькую жидкость прочь из покрасневших губ, борясь, извлекая драгоценное дыхание, первое за пять дней, откашливая, изрыгая смерть. Ворона вновь сворачивает крылья, причиняя себе боль, но эта часть сделана. По крайней мере, эта часть закончена.
Птица приседает на безупречную бронзовую жертву и слушает, ожидая того, что должно случиться потом. Далеко, у Озера Понт-чартрэйн с беспокойной воды цвета плохого кофе слышны нежные, но угрожающие раскаты грома.
среда, 13 февраля 2008
Я не псих,правда...
Вот и новый дневник...Ну,относительно новый.
Надеюсь,что приживусь тут...
Надеюсь,что приживусь тут...